Экспонат руками не трогать - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Папа, разве ты не знаешь, что меня уже давно нет в гостинице, мой телефон молчит. Почему же ты меня не ищешь? Почему ничего не предпринимаешь? Посмотри, как мне плохо. Неужели ты про меня забыл? Или тебе все равно? Если бы ты только знал, как мне страшно… – кричала она отцу.

Но он, не прерывая телефонный разговор, продолжал спокойно сидеть в своем кресле. Скрипнула и распахнулась дверь – в комнату, виляя хвостом, вбежала Дана. Солнечные лучи заиграли на ее белоснежной шерсти. Собака подошла к хозяину и положила лапы ему на колени…

Но дверь почему-то продолжала скрипеть, звук не прекратился, наоборот, стал громче, отчетливей, пока не раздался звонкий металлический щелчок. Мэй открыла глаза, и в тот же момент тяжелая дверь подвала с шумом распахнулась. В светлом четырехугольнике дверного проема четким силуэтом вырисовывалась фигура ее мучителя. Нагнув лысую голову, он шагнул в помещение. Дверной замок снова щелкнул. Движения мужчины были уверенны и неторопливы. Мэй заметалась в своем углу. Лысый молча наблюдал за ней. Он по-прежнему ничего не говорил, не спрашивал и не отвечал на ее вопросы. Лицо его оставалось совершенно безучастным.

– Отпустите меня, пожалуйста. Мой отец богатый человек, он заплатит вам много денег, очень много. Пожалуйста. Все, что вы хотите, – хрипло шептала она, напрягая связки. – Прошу вас, умоляю. Ну, позвоните ему. Вы станете богатым, у вас будет сколько угодно женщин. Вы интересный мужчина, вас все будут любить. Зачем вам я? Зачем? Какой смысл держать меня здесь? Отпустите меня, я ничего никому не расскажу ни про вас, ни про этот подвал…

Мэй продолжала говорить и говорить, тем временем рука ее нащупала наконец острый обломок доски, который еще вчера ей удалось отломить от ящика. На какое-то мгновение ее внимание переключилось на предмет, крепко зажатый в руке. Поэтому она не заметила, как лысый что-то проворно достал из кармана куртки, и тут же, со свистом разрезая воздух, над ее головой взметнулась петля из струны и опустилась на шею. Пытаясь увернуться, Мэй дернулась и тотчас выронила палку, а удавка лишь плотнее обхватила ее горло. Руки девушки отчаянно схватились за петлю, стараясь ее разомкнуть…

Последнее, что запечатлелось в ее ускользающем сознании, – это чудовищное в своей бесстрастности лицо незнакомца с блестящими каплями пота над верхней губой.

Борьба длилась недолго. Секунд через сорок все было кончено, и тело Мэй безжизненно опустилось на пол. Тонкая струйка крови скользнула изо рта по щеке, шее и, прочертив алую дорожку на белой кофточке, расползлась в кляксу у блестящей, в мелких стразах, надписи «Don’t worry».

Мужчина присел на корточки, по-птичьи наклонил лысую, без единого намека на растительность голову и принялся внимательно осматривать свою жертву. Большие красные руки медленно двигались вдоль лежащего на полу тела, прикасаясь и трогая то щиколотку, то колено, то запястье, пока наконец не добрались до застежки на джинсах… Только теперь лицо его утратило свою зловещую безучастность, и тонкие губы растянулись в некоем подобии улыбки».

Заглянув в последний раз в текст, Катя устало опустилась на стул, налила себе минералки и, порывшись в сумке, достала упаковку глицина.

На мониторе продолжали мелькать цифры тайм-кода, отмеряя финальные минуты экранного времени. В наушниках зазвучала музыка. Пошел эпизод в саду.

Пожилой мужчина не торопясь бредет по дорожке, усыпанной желто-красными листьями. Камера наезжает на пушистую белую собаку, бегущую впереди него. Через мгновение собака исчезает в зарослях кустарника.

Хозяин нетерпеливо окликает ее, подходит к зарослям. Крупный план – собачья морда обнюхивает что-то на земле. Камера отъезжает. Лапы проворно разгребают сухую листву, в кадре появляется хозяин, он наклоняется и, схватив за ошейник, пытается увести собаку, но та упрямится. И вот она уже тащит из кучи листьев какую-то грязную белую тряпку. Неожиданно перед глазами мелькают блестящие, в мелких стразах, буквы «Don’t worry». Камера замирает.

«Интересно, почему титры пишут только мужики, – вдруг подумалось Кате, перед ее глазами на экране медленно поползли колонки фамилий и имен, – а женщины никогда? «Paramaunt Pictures представляет…» Это какая-то дискриминация. В самом деле, почему? Откуда это взялось, что должен быть мужской голос? Хотя какая, в сущности, мне разница, ну и пусть себе пишут. Главное, дадут сегодня деньги или нет? Хорошо бы дали…»

– Ну, ты чего там заснула, – прорезался в наушниках бодрый голос звукорежиссера, – я тебя уже давно закрыла, а ты все сидишь.

– Прости, Любочка, я что-то торможу, – спохватилась Катерина, сняла наушники и начала собираться. «Так-такушки, главное, ничего не забыть – мобильник, часы, термос, пиджак, сумка…» – двигалась она при этом абсолютно бесшумно. Это было что-то вроде профессионального навыка не только у Катерины, все работающие за кадром артисты умеют есть, пить, одеваться, не издавая ни единого звука. Закон тон-студии – полный штиль, мертвая тишина. Никому из них даже в голову не придет надеть на работу шуршащую одежду, звонкие браслеты или взять целлофановый пакет. Хотя в последнее время, с переходом на цифру, к посторонним шумам на записи стали относиться проще. И вообще, с тех пор как умер пленочный БЕТАКАМ, все стало быстрее и легче. Да здравствует всемогущая цифра! Взять хотя бы озвучку, дубляжа это, конечно, не касается, раньше полуторачасовой фильм писали часа два с половиной, а то и все три. Теперь же – в режиме реального времени плюс минут пятнадцать-двадцать на всякоразное. И не было никаких прокруток, никаких «дайте я вперед пропишусь, у меня в финале всего пять реплик…». Все сидели и ждали, как миленькие, сколько положено. Эх, что тут говорить, с цифрой работать стало много легче.